Проверьте ваш почтовый ящик! Check your mailbox!
Сегодня

...

Содержание
Главная Nota Bene! Читаем Евангелие Библиотека православная Аудиоматериалы Искусство с мыслью о Боге Для детей и родителей "Врата Небесные" Задать вопрос священнику Словарь Православия Фотогалерея
История Церкви Сестринское служение Иконы Богородицы Память угодников Божиих
Дарога да святыняў Ютубканал
Архив Dei Verbo Контакты «Поддержите наш проект!»


Желанные и нежеланные дети


Жизнь –– самый драгоценный дар, который мы получаем через земных родителей от Родителя Небесного. А вправе ли мы делать с этим даром то, что хотим? Вправе ли решать кому жить, а кому нет? Можем ли кого-то считать нужным, а кого-то ошибкой природы и обстоятельств?

Так часто бывает, что, не задумываясь над ответами, мы делаем непоправимые ошибки.

Три истории, приведенные ниже, для одних станут ответами, а для других –– вопросами… А, может, у кого-то появится желание поделиться своими мыслями? Мы открыты для этого.
 

«Я больше не могла убивать детей»


Бонни МакКлори рассказывает, что в своей группе на акушерских курсах она была единственной противницей абортов:


–– В классе меня называли индивидуалисткой. Я была категорически против прерывания беременности. К такому убеждению привёл меня жизненный опыт: я случайно забеременела в семнадцать лет и стала матерью в восемнадцать. Никто из тех, кто учился со мной, так и не стал родителем, и лишь один человек состоял в браке. А у меня к тому времени уже родились двое сыновей, и был за плечами распавшийся брак. Весь первый триместр нашего обучения нам, студентам-практикантам, приходилось наблюдать за процедурой абортов с галереи операционной. Но, похоже, моих сотоварищей это нисколько не волновало. Я сидела с ними, и у меня из глаз лились слёзы, покрывая пятнами белый хлопковый халат. Остальные же болтали о том, как красив врач-ординатор, совершающий процедуру, и какой счастливой после операции будет жизнь лежащей пациентки-подростка. Я боролась с тошнотой, видя, как «красивый врач-ординатор» собирал всё извлечённое из лона юной пациентки и проверял, не осталось ли чего-нибудь. Мои сокурсники отворачивались от маленькой горки кровавой плоти в небольшом металлическом тазу. Они также не хотели замечать и моей горькой реакции на всё это.

Бонни была подавлена безразличным отношением тех, с кем училась. Позднее «акушерам-лаборантам» (так их называли) дали задание помогать в проведении солевых абортов. Бонни МакКлори рассказывает:

–– Нашей обязанностью было помогать пациенткам, пришедшим на солевой аборт, в процессе их «родов», пока врач принимал мертворождённого младенца. Никто из моих коллег не любил эту работу. Они пытались подходить к этому рационально –– как к праву женщины «на выбор» во время беременности. Но у меня ужасно сжималось сердце каждый раз, когда врач протягивал мне тазик с лежавшим в нём окровавленным крошечным, но хорошо сформировавшимся мёртвым младенцем. Я тоже пыталась мыслить рационально и успокаивать себя: мол, я не сделала ничего, что послужило смерти маленького человечка. Я просто «зачищала» последствия этой процедуры. Так я утешала себя и мирилась с ситуацией.

Госпоже МакКлори приходилось бороться со своей совестью, ибо работа требовала, чтобы она всё чаще присутствовала при абортах в качестве ассистирующей медсестры.

–– В нашем отделении солевые аборты становились всё более частыми. Пытаясь справиться с собой, я решила прочитать подробное описание процесса аборта, полагая (хоть надежды почти не было), что это окажется не столь ужасным, как рисовало моё воображение. Увы!.. Сначала доктор вводит местный анестетик в брюшную полость пациентки, затем в матку через онемевшую область брюшной полости –– длинную иголку. Из матки выкачивается довольно большое количество околоплодной жидкости и заменяется гипертоническим солевым раствором. Гипертонический раствор действует так, что клетки плода начинают взрываться. Вскоре наступает смерть, но перед этим ребёнок бьётся в предсмертных конвульсиях, испытывая страшные муки. Иногда «матери» чувствуют эти конвульсии –– в зависимости от срока беременности.
Бонни описывает одни страшные «роды»:

–– Обычно роды при солевых абортах проводились с участием доктора из-за возможных осложнений во время процедуры. Как правило, «дети» выходили ножками вперёд. Порой извлечение головки плода усложнялось, поскольку шейка матки сжималась вокруг головки, не давая ей пройти. Однажды доктор потянул тельце младенца так сильно, что оторвал его от головки. Конечно, плод к тому времени был уже мёртв, но врач находился, похоже, в таком же ужасе, как и я, –– видела это по его глазам поверх синей маски…

Большинству пациенток давали сильные седативные препараты; они почти ничего не сознавали, когда их мёртвых малышей бросали в металлический таз. Но у пациенток, отказавшихся от успокоительных, была разная реакция на аборт: большинство вело себя возбуждённо, некоторые впадали в истерику; иные спрашивали про пол своего плода. Однако никто не смотрел на закрытый полотенцем таз с мёртвым телом абортированного младенца.

В обязанности МакКлори входило принятие тел мёртвых младенцев и отправление в патолого-анатомическую лабораторию, где их затем рассекали.

–– «Зачистка» означала помещение плода в белый круглый картонный контейнер вместимостью в один галлон (похожие контейнеры можно увидеть в магазинах, продающих мороженое). Я должна наклеить на коробку идентификационный стикер матери и поставить в «рефрижератор для образцов», а когда её потребуют в патолого-анатомическую лабораторию, отправить туда. Иногда мне против своего желания приходилось выполнять работу акушерки и помогать «появлению на свет» мёртвых крошек; это случалось, когда я, войдя в предродовую палату, видела, что там нет врача, а плод уже наполовину появился… Я также могла определить пол того или иного плода. Они каждый раз были полностью сформировавшимися, даже если ростом не превышали 12,5-20 сантиметров. Я ненавидела эту работу…
Госпожа МакКлори, возможно, не любила работу, но справлялась с ней прекрасно. Она продолжала трудиться в госпитале и подходила рационально к своей роли в процедуре абортов… Но один случай полностью изменил взгляд медсестры на то, чем она занималась, когда ей пришлось позаботиться о поступившей в госпиталь девочке-подростке, которая вот-вот должна была родить после солевого аборта.

–– Помню, я посмотрела в её карточку, и там было отмечено, что срок беременности составляет менее 20 недель… Я взяла свой «родовой комплект» и направилась в предродовую палату. Мы не клали в родильную палату для такой операции, как аборт. У меня даже не было времени представиться и тем более проверить основные показатели организма пациентки –– всё говорило о том, что она скоро родит. Я нажала на кнопку «вызова помощи», открыла свой набор, надела стерильные перчатки и… помогла появлению на свет мёртвой девочки весом 4 фунта (около 2 кг) и ростом 15 дюймов (чуть менее 40 см), с волосиками по всей головке. Инстинктивно попыталась спрятать эту уже «взрослую» девочку от пациентки, но она увидела её и закричала: «Это малыш! Мой малыш, мой малыш!» Сегодня дети, «планово» рождающиеся при весе в 4 фунта, обычно выживают с минимальными проблемами здоровья или совсем без таковых. Я сама родилась недоношенной и весила 4 фунта 8 унций (около 2,5 кг), чуть больше этой малышки. Я была одним из самых старших родившихся раньше срока малышей, помещённых в реанимацию, где провела несколько первых месяцев своей жизни.

Пришедший вскоре доктор резко приказал Бонни отнести «объект» в подсобку. Бонни отошла, а врач вколол пациентке сильнодействующее наркотическое средство, от которого её бурные рыдания стихли и превратились во всхлипывания. Девочка была слишком большой (она, оказалось, родилась после восьми месяцев беременности!) и не помещалась в обычный контейнер, использовавшийся для этой цели. Тогда старшая медсестра велела Бонни взять специальный саван для детей, обмыть малютку, одеть её и отправить в морг. МакКлори так описывает эту девочку:

–– Она была красивой даже мёртвая. Я аккуратно обмыла и обтерла её, стараясь не повредить кожу. На её шелковистых светлых волосах появились завитки, когда я их омыла. У неё были длинные ресницы, высокие скулы и небольшая ямочка на подбородке. Пальцы на руках –– длинные и изящные, с точечками крошечных ноготков на концах. Одев и промаркировав, я условно её окрестила. Знала из документов, что её мать –– католичка. Я взяла её в свою согнутую в локте левую руку, напротив сердца –– как брала собственных детей –– и окропила холодный лобик несколькими каплями воды. Мои слёзы смешались с водой, когда я это делала. «Если ты в состоянии принять это таинство, то я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». Потом я обняла её, рыдая, и, как сделала бы любая мать, поцеловала в макушку её маленькой головки. Я понимала: это единственный поцелуй, который она получит.

Затем Бонни взяла документы у администратора и пошла к лифту.

–– По пути я услышала, что женщина спрашивает администратора, как ей увидеть свою дочь, и называет имя моей пациентки. Я приостановилась и, мельком взглянув из-за плеча, увидела хорошо одетую супружескую пару лет за сорок. На длинных пальцах женщины –– несколько бриллиантовых колец; у мужа –– светлые вьющиеся волосы и ямочка на подбородке… К моему горлу подступил вопль, и я напрягла все силы, чтобы не закричать. Меня спас лифт, которым я доставила кювету в морг. Молодой дежурный (родом с Ямайки) кротко поднял свёрток и, пока я расписывалась в журнале, произнёс своим певучим голосом жителей островов: «Вот, Бог забрал ещё одного Своего ангелочка на Небеса». Я ответила: «Да, забрал».

Я возвратилась в отделение. Старшая сестра, увидев моё состояние, позвала к себе в кабинет –– узнать, всё ли со мной в порядке. Я же спросила у неё: «Нэнси, как мог доктор спутать восьмимесячного ребёнка с восемнадцатинедельным?! Даже я, ощупывая живот беременной, ощущаю эту разницу!» Медсестра, готовая разреветься, ответила: «Доктор всё прекрасно знал. Он сделал так специально. Ведь родители этой девушки –– его близкие друзья. Больше не говори ни слова. Всё утрясётся». И я поняла, что она имела в виду: будет проведено заседание местной комиссии по расследованию врачебных ошибок, на котором коллеги ударят друг друга по рукам, как они делают, когда происходит врачебная ошибка, не приводящая к судебному разбирательству. Ещё я знала, что это чисто формальное собрание, и ничего на нём выясняться не будет.

Дождавшись конца смены, Бонни написала заявление об увольнении. В её сердце всё прояснилось. Ушли рациональные доводы. Она больше не могла участвовать в абортах, хотя её работа заключалась только в том, чтобы «зачищать» после этой процедуры (то есть уносить трупики детей в лабораторию).

Сейчас Бонни растит своих детей и консультирует женщин, имеющих проблемы в связи с незапланированной беременностью. Она отказывается работать медсестрой в клиниках или центрах, где делаются аборты. Это ей стоит карьеры, да и многие бывшие коллеги-подруги не поняли её, отдалились и даже отругали… Но больше она никогда не участвовала в абортах…

Перевёл с английского Дмитрий ЛАПА


«Я была зачата при изнасиловании, и меня хотели абортировать»


Ребекка Кислинг рассказывает о своей жизни и о праве на жизнь с момента зачатия для всех без каких-либо исключений


Меня удочерили почти сразу после рождения. Когда мне было 18 лет, я узнала, что моё зачатие стало результатом жестокого изнасилования. Это был серийный насильник, и он угрожал ножом. Подобно большинству людей, мне казалось, будто аборт не имеет отношения к моей жизни, но, получив такую информацию, я внезапно осознала: он имеет отношение не просто к моей жизни, но и к самому моему существованию. Я словно начала слышать эхо всех голосов, самым сочувственным тоном произносивших: «Конечно, кроме случаев изнасилования…», или, наоборот, пылко восклицавших с отвращением: «Особенно в случае изнасилования!!»

Вот они, все эти люди, которые, даже не зная меня, легко выносят мне смертный приговор –– из-за того, что я была зачата таким образом. Я почувствовала: теперь мне предстоит оправдать своё существование, доказать миру, что меня не нужно было абортировать, ибо я достойна быть в живых. Помню, я чувствовала себя каким-то мусором: ведь люди говорили, будто моя жизнь и есть мусор, который надо выкинуть на помойку.

Пожалуйста, осознайте, когда вы называете себя «сторонниками свободы выбора» или делаете исключение для случаев изнасилования, это на самом деле означает, что вы готовы встать передо мной, посмотреть в глаза и сказать мне: «Я думаю, было бы правильно, если бы у твоей матери была возможность абортировать тебя». Это очень сильное утверждение! Я никому не могла бы сказать: «Будь по-моему, тебя уже не было бы в живых». Но именно с подобной реальностью мне приходится иметь дело. Если кто-то может доказать мне, что это не так, пусть попробует. Нельзя же сказать: «Я, конечно, сторонница свободного выбора, но для того, чтобы ты, Ребекка, могла родиться, я оставляю открытым небольшое окошко возможности в 1968–69 годах». Нет, безжалостная реальность этой позиции именно такова, как она есть, и я могу сказать, насколько это больно и отвратительно. Но я знаю, что большинство людей просто не задумываются на эту тему и удовлетворяются общепринятым клише. Потому, будучи зачатой в результате изнасилования, я могу способствовать обретению этой темой лица и голоса.

Мне часто приходилось сталкиваться с тем, как люди пытались отделаться от меня саркастическим замечанием: «Ну, тебе повезло!» Но вы должны понимать: то, что я осталась в живых, не имеет никакого отношения к удаче. Факт моего существования обусловлен выбором, который делало наше общество в то время, чтобы аборт оставался в штате Мичиган нелегальным даже в случае изнасилования; люди боролись за мою жизнь и голосовали в защиту жизни. И станете ли вы утверждать, что нашим братьям и сёстрам, которых абортируют каждый день, просто каким-то образом «не повезло»?

Хотя моя мать чувствовала большое волнение, когда встретила меня, она рассказала мне, что всё-таки два раза ходила к докторам, делавшим подпольные аборты, и едва не абортировала меня. После изнасилования полиция направила её к консультанту, который по сути дела сказал ей, что надо делать аборт. Именно консультант по изнасилованию направил её к врачам, делавшим подпольные аборты. В первом случае это были типичные условия подпольного абортария: стол и пол измазаны кровью и грязью… Подобные условия и сам факт нелегальности заставили маму отказаться от своего намерения; так происходило и с большинством женщин.

Потом её направили к более дорогому доктору. Матери предстояло встретиться с кем-то ночью рядом с Детройтским институтом искусств. Кто-то подошел бы к ней, назвал по имени, завязал ей глаза, посадил на заднее сиденье машины, отвёз бы, абортировал меня… Знаете, что самое печальное в этом? Существует множество людей, которые, слыша описываемое, отреагировали бы сочувственным покачиванием головой и поморщились бы с отвращением: «Как же ужасно, что твоей биологической матери пришлось пройти через всё это, чтобы попытаться абортировать тебя!» Каково сострадание?! Посмотрите на него из моего положения, и вы поймёте, сколько здесь жестокости. Это о моей жизни они говорят столь бесчувственно, и никакого сострадания в такой позиции нет. С моей биологической матерью всё в порядке –– её жизнь продолжается; однако меня не было бы, моя жизнь закончилась бы. Да, возможно, я выглядела тогда, ещё не рождённой, в утробе матери, по-другому, чем в четыре года или четыре дня спустя после рождения, но нельзя отрицать того, что это уже была я, это меня убили бы при бесчеловечном аборте.

Согласно исследованиям доктора Дэвида Риардона, директора института Элиота, соиздателя книги «Жертвы и победители: они рассказывают о своей беременности, абортах и детях, родившихся в результате изнасилования», и автора статьи «Изнасилование, кровосмешение и аборт: найти правду по ту сторону мифа», большинство женщин, забеременевших в результате изнасилования, не хотят делать аборт и на самом деле чувствуют себя хуже после аборта. А значит, позиция большинства людей по вопросу аборта в случае изнасилования основана на ложных предпосылках: 1) жертва изнасилования хочет сделать аборт, 2) в результате аборта ей станет лучше и 3) жизнь ребёнка не стоит того, чтобы она пережила беременность.

Было бы хорошо, если бы я могла сказать, что моя биологическая мать принадлежала к большинству жертв и не хотела абортировать меня, но её убедили поступить иначе. Однако её заставило отказаться от намерения хамское поведение и сквернословие второго врача, а также страх за собственную безопасность. Когда она сказала ему по телефону, что не принимает такое рискованное предложение, доктор стал оскорблять её; но вновь позвонил на следующий день с уговорами. Она отказалась и опять выслушивала оскорбления. На этом всё и закончилось… Более того, начинался второй триместр беременности: абортировать меня становилось опаснее и дороже.

Я благодарна, что мне была сохранена жизнь; но немало христиан, движимых самыми лучшими побуждениями, говорили мне: «Видишь, Бог захотел, чтобы ты была здесь!»; или: «Тебе было суждено остаться в живых». Но я знаю: Бог хочет, дабы у каждого нерождённого ребёнка была та же возможность родиться, и я не могу просто сидеть, сложа руки, и быть довольной: «Хорошо, что хотя бы моя жизнь была сохранена»; или: «Я заслуживала этого. Посмотрите, как я использую свою жизнь». А что же миллионы других? Нет, я не могу так. А вы? Вы способны на то, чтобы тихо сидеть и говорить: «По крайней мере, меня хотели… по крайней мере, я жив…»; или просто: «Ну, как бы то ни было!» Действительно ли вы хотите быть такими бессердечными? С показным состраданием снаружи и ледяными и равнодушными внутри? Вы делаете вид, что заботитесь о женщинах, но при этом вам нет дела до меня, ведь я напоминаю вам, о чём ни вы, ни другие не хотели бы задумываться. Я не вписываюсь в вашу повестку дня?

Сокурсники по юридическому факультету иногда говорили мне: «Да ладно! Если бы тебя абортировали, тебя бы здесь не было сегодня, и тебе было бы всё равно; какая же разница?» Некоторые известные философы, защищающие аборты, используют такой же аргумент: «Зародыш всё равно не понимает, что с ним происходит, поэтому нет никого, кто пожалеет о своей жизни». Значит, если вы пронзите кого-то кинжалом в спину, пока он спит, то это нормально, потому что он не знает, что его убивают? Я объясняла своим сокурсникам: та же самая логика оправдала бы меня, «если бы я убила тебя сегодня, ведь завтра тебя уже не будет здесь и тебе уже будет всё равно, –– так какая же разница?» И у них просто отвисала челюсть. Поразительно, как много может сделать лишь малая доля логики, если действительно продумать этот вопрос до конца (а ведь именно этим мы должны были заниматься на юридическом факультете) и понять, о чём мы на самом деле говорим: о жизни тех, кого сегодня нет с нами, потому что они были абортированы. Как в старой поговорке: «Если в лесу падает дерево, и рядом нет никого, кто знает об этом, раздаётся ли шум?» Да, конечно! И если абортируют ребёнка, и рядом нет никого, кто знал бы об этом, важно ли это? Да, конечно! Его жизнь важна. Моя жизнь важна. Твоя жизнь важна, и ты не должен никому позволить утверждать обратное!

Мир стал другим из-за того, что моя биологическая мать не могла в то время легально абортировать меня. Твоя жизнь стала другой, потому что она не могла легально абортировать меня, и сегодня ты сидишь и читаешь мои слова! Но вовсе не обязательно воздействовать на аудиторию, чтобы твоя жизнь имела значение. Всем нам чего-то не хватает сегодня из-за того, что поколения людей были абортированы, и это очень важно.

Одна из самых важных вещей, какие я узнала, состоит в том, что не насильник был моим творцом, как некоторые люди хотели бы заставить меня поверить. Моя ценность и то, чем я являюсь, определяются не тем, что я «результат изнасилования», а тем, что я –– дитя Божие. Псалом провозглашает: «Отец сирот … Бог во святом Своём жилище. Бог одиноких вводит в дом». Быть удочерённой –– не позор. Новый Завет говорит нам, что мы призваны быть чадами Божиими в духе усыновления через Господа нашего Иисуса Христа. Как же высоко Он расценивает усыновление, раз употребляет этот образ, чтобы описать свою любовь к нам!

Самое главное, что я узнала, чему смогу научить своих детей и учу других, –– наша ценность не основана на обстоятельствах нашего зачатия, наших родителей, братьев и сестёр.

Перевод Кирилла БОГОЛЮБОВА


«Во время беременности у меня диагностировали рак, я отвергла аборт, и у меня удалили грудь…»


По данным Американского онкологического общества, рак груди во время беременности крайне редок, встречается примерно у 1 из 3.000 беременных женщин. Однако, к сожалению, когда рак груди обнаруживают во время беременности, это зачастую происходит на более позднем сроке, и рак уже перекидывается на лимфатические узлы.
Фотограф Кейт Мюррей решила поделиться историей об одной беременной женщине с раком груди с помощью фотографий, снятых в момент, когда она впервые держала сына на руках.

Мюррей разместила фотографии на Facebook и сделала следующую сопроводительную надпись:
«Это утверждение силы любви и чистой красоты без прикрас. Маме диагностировали третью стадию рака груди на середине беременности. Ей удалили одну грудь, и она прошла химиотерапию во время беременности. Ей стимулировали роды в 36 недель, чтобы она прошла дополнительное лечение.

Мальчик родился, готовый показать миру силу, унаследованную от своей сильной мамочки. Он присосался к оставшейся груди, и комната погрузилась в большое количество эмоций. Кормление грудью является священным актом, и это заставило моё сердце биться одновременно от горя и радости. Я благословенна, потому что познакомилась с этой женщиной и её семьей, и удостоена чести быть там, чтобы запечатлеть эти драгоценные моменты».
К. Мюррей попросила своих поклонников на Facebook «…продолжать молиться за эту семью и за их дальнейшее совместное путешествие по жизни».

По материалам интернет-источников
 



к содержанию ↑
Рассказать друзьям:

Друзья!



Наш портал — не коммерческий, а духовно-просветительский проект.
Мы стремимся сеять разумное, доброе, вечное в мире, где немало скорбей и проблем. Далеко не все из них можно решить с помощью денег. Порой спасает слово, порой книга, вовремя полученная информация. Устное или печатное слово способно нежданно тронуть до глубины души, перевернуть всю жизнь и заставить поверить в Бога,  может возродить и укрепить веру, найти для себя смысл жизни. И всё — благодаря опыту других людей, которые искусно описали то, что пережили и поняли сами.


Если Вам по душе то, что мы делаем, — поддержите нас! Помогите сохранить в мировом интернет-пространстве два по-своему уникальных православных сайта. И помолитесь за упокой души основателя портала — раба Божия Андрея.