Интервью с протоиереем Александром Прониным, священником прихода иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», сопредседателем ОО «Служение», тюремным священником, что несёт послушание в СИЗО и республиканской больнице для заключённых.
 

 
— Отец Александр, сколько лет вы посещаете людей, оказавшихся в местах лишения свободы?
 
— В минском следственном изоляторе я с 2011-го. А начинал тюремное служение в 1995-м — вместе с отцом Олегом Шульгиным ходил в колонию № 1 усиленного режима и помогал ему как пономарь и певчий. Когда в 1998 году меня рукоположили, то сразу стал вторым священником в колонии. До её закрытия мы с отцом Олегом по очереди посещали заключённых. А самым первым начал посещать эту колонию ещё в начале 1990-х отец Игорь Коростелёв — настоятель нашего прихода. Службы, беседы совершались в актовом зале клуба.
 
— Есть ли какая-то разница, специфика визитов в тюрьму и в СИЗО?
 
— Есть. Разница в том, что на территории колонии была домовая церковь и постоянно служилась Божественная литургия. Если в СИЗО у заключённых неопределённый статус (идёт следствие, ожидание приговора, надежды и разочарования), то в колонии уже определённость — какой-то отрезок жизни нужно провести за колючей проволокой. Быт в колонии уже более-менее стабильный, и там люди имеют возможность ходить в храм. Они не настолько стеснены физически, как в СИЗО, где в тесной камере по 15-20 человек. В колонии же своего рода установившаяся приходская жизнь, есть староста, чтецы, певчие. Есть библиотека.
 
А в СИЗО нет возможности собирать людей на богослужение, потому что заключённым запрещено общаться, если они находятся в разных камерах. Только если в одной камере желают причаститься двое или более, тогда можно их вместе причастить (в комнате-часовне, беседуя индивидуально).
 
 
— Уже почти 30 лет священники навещают заключённых и говорят с ними о вере и покаянии. Как вам видится: что удалось сделать за это время?
 
— По-моему, есть две вещи, изменившие атмосферу в колониях. Первое, это общение с заключёнными, хотя они постоянно меняются — отсиживают свой срок и уходят. Второе — отношение к нам администрации. Конечно, есть отдельные случаи среди сотрудников, когда наблюдается их некоторая «аллергия» на священников. Но сама администрация поменялась — терпят и проявляют снисхождение. Хотя вначале было настороженное отношение…
 
— А почему? Вроде как с благими намерениями священник приходит…
 
— Там свой мир, закрытый. И если туда приходит человек из-за ограды, то это — потенциальная проблема, нарушение стабильности, порядка. Мы, священники, вносим в их мир что-то иное, незнакомое. А всё такое часто воспринимается в штыки. Но и в СИЗО, и в колонии отношение поменялось, наладилось хорошее сотрудничество. Есть среди них католики, православные. Они сами предложили, чтобы священники раз в месяц проводили беседы с хозобслугой. Это человек 60-70, которые отбывают свой срок на различных хозяйственных работах, — на кухне, в республиканской больнице, которая находится в здании СИЗО; туда привозят тяжелобольных из разных колоний — с онкологией, инфарктами. Заключённые там лечатся, а потом уезжают. Кроме того, просят пообщаться с тяжёлыми подследственными правонарушителями.
 
Видимо, за эти годы администрация увидела результаты работы священников. Ведь психологи тоже являются частью администрации, но насколько можно им довериться, — вопрос. А священники — неофициальные, так сказать, представители власти. Конечно, нельзя идеализировать ситуацию — и к нам не все имеют доверие. Многие считают, будто у нас под подрясником тоже погоны. Тем не менее, приход священника меняет атмосферу в здании, где всё строго регламентировано.
 
 
— А вы работаете только с заключёнными либо есть возможность общаться и с сотрудниками СИЗО? Или это исключено?
 
— С сотрудниками только частные беседы, когда кто-то захочет. Чаще это бывает с воспитателями, которые обычно приходят в часовню с вопросами по поводу проблем в семье, с родственниками. А замначальника СИЗО по воспитательной работе всегда меня приглашает: «Заходите, чайку попьём, пообщаемся». И если я не с Дарами для причастия, мы всегда пьём чай-кофе, общаемся. И обязательно беседа на духовные, церковные темы — подполковник интересуется.
 
— Как часто бываете в СИЗО? Сколько часов уходит на один визит?
 
— Раз в неделю. Бывает, что целый день проводишь там.
 
— Так вы, батюшка, практически сотрудник СИЗО! Есть чёрный юмор по этому поводу: заключённые отсидели срок и ушли, а сотрудники там всю жизнь «сидят». Всё-таки еженедельно приходить на работу не в магазин цветов, а в зону — это серьёзное испытание для психики. И тут надо иметь хорошую внутреннюю сопротивляемость негативной среде, в которой постоянно находишься. Она же влияет… Наверное, сотрудникам исправительных учреждений и СИЗО непросто там работать?
 
— Согласен. Но, как мне кажется, тот, кто остаётся человеком, работу свою любит. Но есть и ожесточающиеся, и формально подходящие к обязанностям. Им просто не нужны лишние проблемы.
 
— Это всё же можно понять. А вот как можно любить такую работу?
 
— Человеческая психика способна адаптироваться в любых ситуациях, даже стрессовых. И некоторые сотрудники СИЗО остаются людьми с большой буквы. Среди воспитателей даже есть несколько молодых женщин. Чувствуется, что они не равнодушны к людям, находящихся там. Вот, общаясь с воспитателем за чаепитием, вспоминаешь, например, девушку, сидевшую за наркотики. Прошло три года. Рассказываю, как общаюсь с ней; она пытается держаться, развелась с мужем, который постоянно тянул её на дно. Они помнят её. Но иным — всё равно. Может, это своего рода защита…
 
— Потому, что если каждого в сердце брать…
 
— Это невозможно! Но оставаться человеком нужно, не теряя сочувствия, доброты, что принесёт удовлетворение от работы, и заключённые будут платить взаимностью. Они ведь тоже чувствуют человечность. Но могут и злоупотреблять этим…
 
— Известный момент: лукавство среди этой братии широко распространено!
 
— Но воспитатели — тоже психологи. Они — опытные люди и работу свою знают. Их не так-то просто провести на мякине.
 
— А о чём вы беседуете с хозобслугой, когда, как выразился герой комедии про Шурика, «проводите среди них разъяснительную работу»?
 
— Они настолько перегружены мероприятиями (лекциями о вреде наркотиков, о пьянстве и тому подобном), что моя беседа воспринимается как очередное мероприятие. Но я стараюсь действовать неформально: показываю какой-нибудь фильм, потом обсуждаем его. Ещё они очень любят спектакли — молодёжное братство священномученика Владимира Хираско на Пасху и Рождество показывает их. Это лучше всего воспринимается.
 
— Может, вспомните случаи, которые вас до глубины души тронули. Человеку ведь важно видеть плоды своих трудов, чтобы возрадоваться и сказать: «Чудеса есть! Слава Богу!»
 
— Да, хоть и редкие, но есть примеры отдельных людей, их судеб, когда изменение человека проходило на твоих глазах — в тюрьме. Кардинальное изменение. В одной из белорусских епархий служит священник, когда-то бывший заключённым минской колонии; он построил храм… Особенно болезненно воспринимают пребывание в СИЗО женщины, у которых на свободе остаются маленькие дети. И, естественно, ты им сочувствуешь. Одна девушка постоянно старалась приходить на беседы ко мне, исповедовалась, причащалась, мы служили краткие молебны, чтобы благополучно разрешилось её дело. И вот однажды она не пришла на встречу. Соседка по камере сказала: её отпустили прямо из зала суда. А казалось, что нет надежды…
 
 
— И всё-таки в обществе (да и у меня) человек сидевший вызывает подозрительность. Слишком много примеров того, что если кто-то вступил на кривую дорожку, приобрёл навык, то ему практически невозможно вырваться. А примеров кардинального изменения к лучшему — по пальцам сосчитать.
 
— Есть люди, которые с юных лет пошли по этой стезе. В большинстве случаев это молодые люди из неблагополучных семей. Бывает и по-другому. Но, начиная с детских колоний, они переходят во взрослые, и у них формируется своё мировоззрение, укореняются страсти. У таких трудно ожидать перемен. Хотя они тоже стараются. Случается, попадают в колонию и по другим причинам: например, человека случайно убил. Был оперативным работником, шёл в нетрезвом состоянии поздно ночью. Возле подъезда — компания молодых нетрезвых людей, девушка с собакой… И внезапно сработало чувство самосохранения — схватился за пистолет, выстрел в упор, убил девушку. Это было громкое дело, требовали даже смертной казни. Человек отсидел в колонии восемь лет и здесь пришёл к вере. С тех пор как освободился, служит пономарём в храме. А бывает, что сидят за взятку. Тоже служил в милиции, поддался искушению…
 
 
— То есть каждый случай индивидуален… Ясно, совершившему преступление надо показать, что он сотворил зло. Но насколько эффективно лишение свободы? Ведь не всегда тюрьма играет роль положительную, воспитательную и приводит человека к исправлению; наоборот, часто закрепляет в нём негатив.
 
— Я за то, чтобы минимизировать ограничение свободы. Только в крайних случаях, когда человек социально опасен для общества, его нужно изолировать. Но иногда тюрьма для человека — единственное спасение. Пока в тюрьме — он жив. Это касается закоренелых наркоманов. Они сами признаются: будучи на свободе, ни перед чем не остановились бы. Вот недавно освободился наркоман, «авторитетный» в криминальном мире. Он обратился к Богу, стал исповедоваться, причащаться. Семьёй не обзавёлся. Точнее, «семьёй» были его окружение, банда, с которой он общался, и, разумеется, «общак»... Сейчас ему под пятьдесят. Так он говорит, что из «семьи» уже никого в живых не осталось. Хотя были там известные спортсмены, чемпионы. Все погибли от наркотиков. А его спасли от гибели вера в Бога и пребывание в тюрьме.
 
— Своим образом жизни — эгоистичным, потребительским — многие из них отталкивают от себя близких людей. И такому человеку одному, когда он никому на всём белом свете реально не нужен, крайне сложно…
 
— Согласен. Только мама будет всегда ждать, если не умерла… В тюремной больнице, куда я хожу, бывают тяжёлые случаи. Лет пять назад лежал здесь один молодой человек с опухолью головного мозга. Он приходил ко мне, плакался, причащался. И так случилось, что, видимо, учитывая его болезнь и хорошее поведение, его освободили досрочно. Мы так радовались за него! А полгода назад опять его встречаю в больнице — снова за наркотики попал в тюрьму, и рецидив опухоли в ещё большей степени…
 
— Пока жив человек, идёт бесконечная борьба с пороком…
 
— Но этот понимает, почему опять попал сюда, отчего заболел. А иные даже не задумываются. Вот что страшно! Есть закоренелые, которые встают и падают; часто уходят из жизни в состоянии падения…
 
 
— Но бывает, что и в состоянии покаяния…
 
— Да. Но даже если и в момент падения… Всё-таки человек пытался что-то делать, каялся, боролся со своими страстями — и в этом уже надежда! В нашем служении мы видим, как мал процент людей, которые освобождаются, социализируются; а ведь многие опять возвращаются в СИЗО. Но, тем не менее, наши труды не безрезультатны, не как вода в песок! И над ними Промысл Божий!